в которой нашла отражение история крестьянского протестного движения в России в послереволюционные годы. Однако эта литература создавалась в разное время, отличавшееся политико-идеологическими условиями научной деятельности, различными методологическими позициями. Как следствие, в публикациях существует много не только не совпадающих, но даже и прямо противоположных точек зрения.
В развитии советской историографии по изучаемой теме можно выделить несколько этапов. Первый этап начался сразу же после рассматриваемых событий и продолжался до начала 1930-х гг. Изучение проходило по горячим следам. Проблема освещалась в основном в рамках истории Гражданской войны в целом или становлением Советской власти. Многие авторы являлись непосредственными участниками тех событий[12]. Нарком по военным делам Украины Н. И. Подвойский в 1919 г. констатировал: «Повстанцы искренне мнили себя большевиками, но их большевизм легче укладывался в рамки анархического партизанства… и разбойничьего бандитизма… чем в рамки организованной государственной диктатуры пролетариата. Этим объясняется парадоксальный и странный на первый взгляд факт, что те же уезды, которые были главной опорой… Советской власти против Петлюры, превратились впоследствии в питательную базу для банд, оперирующих против Советской власти. Повстанцам чужды были… социальные идеалы пролетарской диктатуры»[13].
Историк М. Н. Покровский отмечал, что «в 1921 году центр РСФСР был охвачен почти сплошным кольцом крестьянских восстаний»[14]. М. И. Кубанин подчеркивал, что крестьянские выступления стали следствием политики государства. Он отмечал отсутствие социальной опоры у Советской власти в деревне «Враждебное отношение» со стороны крестьянства стало основанием для карательных действий Советского государства по отношению к деревне, к своим потенциальным союзникам[15].
Один из авторов, знаменитый советский военачальник М. Н. Тухачевский оставил труд, обобщавший опыт борьбы Красной Армии с крестьянскими восстаниями (Тухачевский осуществлял военное руководство подавлением крестьянского восстания, получившего в литературе наименование «антоновщины»). На опыте подавления «контрреволюционного» крестьянского восстания в Тамбовской губернии Тухачевский моделировал схему «искоренения типичного бандитизма». Автор видел глубокую почвенность крестьянской борьбы, оценивая «тамбовский бандитизм» как крестьянское восстание, вызванное продовольственной политикой. В руководителе движения он увидел одаренного организатора и командира. По оценке автора, борьбу приходилось вести в основном не с бандитами, а со всем местным населением, и это были не бои и операции, а целая война. Тухачевский понимал, что справиться с народным движением, всемерно помогающим своим партизанским отрядам и недоброжелательно относящимся к Красной Армии, можно было не уничтожением «банд», а восстановлением доверия народа, новой советизацией деревни и изменением экономической политики. «Без фактического осуществления нами на месте новой экономической политики, без привлечения крестьянства на сторону советской власти нам никогда не удалось бы полностью ликвидировать восстания. Это является основой борьбы», – признавал Тухачевский. Крестьянское повстанческое движение «не может быть в корне ликвидировано, если рабочий класс не сумеет с крестьянством договориться, не сумеет крестьянство направить так, чтобы интересы крестьянства не нарушались социалистическим строительством государства»[16].
Крупный советский военный специалист Н. Е. Какурин в феврале 1922 г. подчеркивал, что «бандитизм – следствие целого ряда причин, а борясь со следствием, не затрагивая причин, мы рискуем всю нашу борьбу вести впустую»[17]. Как кадровый офицер, ставший красным командиром, Какурин являлся очевидцем и участником событий периода Гражданской войны: был командармом, помощником командующего армиями Западного фронта М. Н. Тухачевского, а затем принимал участие в подавлении антоновщины в качестве начальника оперативного штаба советских войск под руководством Тухачевского. Двухтомник Какурина, изданный в 1925—1926 гг., долгие годы хранился в спецхране. Его книга, написанная точным и детальным языком военного человека, имеет важное значение для понимания таких социальных явлений, как махновщина и григорьевщина на Украине, антоновщина на Тамбовщине, движение «зеленых». Помимо этого, свидетельства и оценки Какурина дают объяснение причины отчуждения крестьянства от Белого движения. Для этого автору диссертации пригодилась осведомленность и кропотливость начштаба в анализе программных документов и результатов деятельности правительств Колчака, Деникина, Врангеля в отношении аграрной политики[18].
Секретарь ЦК РКП (б) Е. М. Ярославский, а также руководитель полномочного представительства ВЧК по Сибири И. П. Павлуновский, имевшие отношение к ликвидации другого крупнейшего крестьянского восстания – в Западной Сибири в 1921 г., главную роль в организации восстания отводили деятельности Сибирского крестьянского союза, называвшегося ими детищем партии эсеров[19].
Для 1920-х гг. характерно отсутствие общего методологического подхода в отношении протестных явлений в крестьянской среде, в оборот вводилось большое количество источников, зачастую без какого-либо критического анализа. В результате одновременно существовали различные точки зрения о характере крестьянских восстаний и крестьянского протеста против Советского государства. Так, относительно причин Западно-Сибирского восстания имелись серьезные разногласия в трактовке ключевых вопросов. Один из них – о роли Сибирского крестьянского союза. Еще в начале 1920-х гг. особую позицию по этому поводу сформулировал П. Е. Померанцев. Профессиональный историк и коммунист, работавший в годы Гражданской войны сначала сотрудником Реввоенсовета 5-й армии, а затем начальником историко-информационного отделения штаба помощника Главнокомандующего всеми вооруженными силами республики по Сибири, Померанцев имел доступ практически ко всей военно-оперативной информации, за исключением части чекистской, поэтому хорошо представлял предысторию и ход мятежа. На основании имевшихся в его распоряжении источников он пришел к заключению, что Сибирский крестьянский союз не оказал сколько-нибудь существенного воздействия на возникновение Западно-Сибирского восстания, поскольку сам находился в стадии становления. По мнению Померанцева, Союз не являлся массовой крестьянской организацией, так как крестьянство оставалось лишь «объектом его провокации»[20]. Данная точка зрения противоречила позиции Е. М. Ярославского и И. П. Павлуновского. Другой вопрос, вызвавший разногласия, – это истоки и природа недовольства сибирских крестьян накануне восстания. Померанцев считал восстания 1920 г. – начала 1921 г. в Сибири анархическим протестом всего крестьянства против политики военного коммунизма. Павлуновский видел в Западно-Сибирском восстании проявление нового – мелкобуржуазного типа контрреволюции, возникшего после разгрома главных вооруженных сил белогвардейцев. По вопросу о социальном составе участников Западно-Сибирского восстания существовал большой разброс мнений: от «чисто крестьянского» (Померанцев, Павлуновский) до «чисто белогвардейско-кулацкого»[21], а между ними – различные комбинации из социально-политических сил.
В работе Н. В. Гурьева, посвященной «чапанной войне» в Поволжье, были использованы документы, созданные в крестьянской среде и характеризующие лозунги и программу крестьян-повстанцев – участников «чапанки»[22]. Некоторые авторы говорили о крестьянских восстаниях в Советской России как о новом витке гражданской войны между бывшими союзниками – пролетариатом и крестьянством[23]. Одновременно многие исследователи делали вывод о «бандитском» характере повстанческого движения. Термину «бандитизм», несущего в себе однозначно негативную оценку всех сил, участвовавших в «малой» гражданской войне, как правило, отдавали предпочтение в ряду с терминами «повстанчество», «бело-зеленое движение», «кулацкие восстания», «контрреволюционные мятежи», «мелкобуржуазная контрреволюция». Лингвистическое окончание -щина в период создания различных мифологем было призвано сформировать негативно—обличительное содержание явления в общественном мнении. Так появились махновщина, мироновщина, сапожковщина, серовщина и др. В подобном контексте причастные к указанным явлениям становились бандитами, народные восстания – кулацкими и белогвардейскими.
Некоторые аспекты истории крестьянского протеста против Советского государства получили в указанный период довольно подробное освещение[24]. Большое количество работ, многие из которых написаны участниками рассматриваемых событий, было посвящено военным действиям против повстанцев. В этот период появились оценочные суждения о социальном составе, уровне организованности и массовости выступлений. Формы крестьянского протеста нередко рассматривались в контексте более общих проблем. В работах содержалось множество фактического материала, с помощью которого нетрудно было разрушить миф об эсеро-бандитском характере крестьянских восстаний. Впоследствии многие из трактовок и выводов, которые появились в это время, были отвергнуты советской исторической наукой.
В 1920-е гг. появилось множество публикаций о махновщине, формировавших в общественном сознании устойчивый негативный образ крестьянского движения и его руководителя Нестора Махно. В литературе он изображался вожаком «анархо-кулацких банд», занимавшихся грабежами и насилием над мирным населением, олицетворялся проявлением политического и уголовного бандитизма. Махновское движение клеймилось как контрреволюционное и антисоветское наряду с антоновщиной и другими протестными крестьянскими явлениями на территории Советской России[25]. Однако в общем идеологизированном ряду были исключения. Так, В. А. Антонов-Овсеенко, большевик, активный участник Октябрьской революции (именно он командовал штурмом Зимнего дворца, арестовал членов Временного правительства) командующий